Отчасти фантасмагорическая картина, нарисованная по итогам Евро-2012. Любопытно, однако, какие кисти и краски потребуются домашнего Чемпионата Мира…
…но когда стемнело, Александру стало совсем невмоготу смотреть на горящие окна новомодного офисного здания.
Глаза его слезились от ксеноновых фар проезжавших по Бульвар машин и еще от того, что произошло несколько часов назад, когда он поцеловал – может, в последний раз! – пожелтевшее фото бронзовых призеров Евро-2008.
«Нет, — в который раз он до крови стискивал зубы, — так надо!» «Зачем?» — снова обволакивала его паутина неуверенности. «Нет, просто: доля такая…»
Машины всё продолжали проезжать. Александр выбрался из-за ларька и, теребя руками перочинный нож, двинулся к главному входу Высшего Футбольного Совета. Оттуда послышался звонок мобильного телефона и запищал брелок сигнализации: агент подходил к своему навороченному автомобилю. Это была удача.
— Стой, агент, — изнемогающим голосом сказал Александр, доживая последние секунды перелома, — остановись, пора…
— Чего? – отозвался ошалелый агент, открывая дверцу и бросая портфель на сиденье. В тот же миг Александр выпростал из-под пиджака руку с ножом и несколько раз, как мог глубоко, ударил его. Агент побарахтался в полуприседе и с грохотом свалился на асфальт.
«Попил кровушки нашей – теперь и твоя пролилась… — с облегчением подумал Александр, сволакивая бездыханное тело в кювет. – А пролилась – и омыла, и чище, чище стал наш футбол…»
Контракты и секретные дополнительные соглашения о правах первоочередного выкупа, найденные у агента в портфеле, Александр, не читая, какие разорвал и разбросал по улице, а какие втоптал каблуками в землю. Накинув чудом не замаранное кровью пальто, Жегулев свернул и в переулок и быстро зашагал к метро
«Ну вот и началось… — думал он и дрожал, — Серая ли мы болельщицкая масса, простые потребители зрелища — или право имеем?»
. . .
Дело пошло быстро и хорошо. К Александру примкнули многие, видно, время назрело – его моб рос, как снежный ком, не по дням, а по часам. После удачного налета на Службу Безопасности одного областного футбольного клуба, находившегося, по слухам, под контролем локальной ОПГ, достали оружие, боеприпасы, что позволило значительно увеличить масштаб акций.
И простые болельщики любили Александра, любили и понимали. Понимали тогда, когда отряд взрывал заправки титульного спонсора Чемпионата и расстреливал из гранатомета машины с едущими на просмотр в клубы зарубежными звёздами, и когда, плача от жалости, после прочтения в спортивной прессе интервью с бывшим чемпионом и некогда «лучшим игроком года» Союза Александр прилюдно объявил его «в футболе не разбирающимся».
«Сектор собой украсил, как цветами!» — так писали об Александре в интернетах и блогосферах: все знали, что с боем захватив инкассаторскую машину с месячной зарплатой и выбитыми себе игроками неизвестно за что повышенными премиальными – нефтедоллары не реквизировал, и даже не раздал нуждающимся — а без жалости все до последнего «франклина» сжёг. Если кого из игроков заставал на переговорах об улучшении условий контракта – расстреливал лично. И дисциплина была в отряде жесткая – никаких «дайте поработать», «посмотрим еще пять игр» и «пусть хотя бы проведет полноценную предсезонку». Бойцы, сжав зубы, вытерпели даже «сухой закон» и последовавшую за этим отмену «разминок» и «третьих таймов». Всё было подчинено одной цели, одной программе:
1. Родись подле базы Клуба
2. Лучше всего под ее же воротами и умри
3. Играй за одну только Эмблему
4. Не мучайся из-за этого потом
5. Отдай-откройся и будь что будет
6. Дух проснется, Европа содрогнется
7. Against modern football
8. Неизвестно когда, но Игра придет
9. И чемпионами мира станем раньше, чем бразильцы по хоккею.
А девиз в отряде был прост: Сегодня ты капитан, кумир и мультличность, а завтра – спасибо и убирайся.
Троих самых отчаянных бойцов: Сеню Колотырника, Пантюху Мокрого и Томилина Саша назначил взводными и доверил совершать самостоятельные рейды по городу и стране.
Сеня Колотырник, бывший олигарх, разорившийся на попытках вырастить в глубинке с нуля команду европейского уровня, делал всё, чтобы оправдать высокое доверие. Колотырником его ласково называли бойцы за то, что он часто срывал зло на псевдоболельщиках. Порыщет подле стадиона и наткнется на такого:
— Ну-ка, ну-ка, подойди сюда, горе-суппортер!
— А что Вам, собственно, нужно, товарищ?
— Ты не ершись, а отвечай: Команду поддержал сегодня? Что, фигурально выражаясь, ты в свои годы сделал для Сборной? В одну только дудку дудел и бубенцами тряс, да пиво у телеэкрана пил?
И ведь правду говорил Сеня. Он-то сам сотоварищи, не доверяя искусственным покрытиям очередного поколения – сам площадку расчистил, и раскорчевал, и разметил. И возрождал на ней истинный, исконно-посконный футбол, безо всяких новомодных «бокс-ту-боксов», «вингеров» да «латералей», а по старинной народной схеме «дващи-веди». Пусть и выходило пока неважно, да лиха беда начало! И не буди лихо…
— Позвольте пройти, товарищ!
— Вот то-то, ложный ты любитель «красивой игры»: сидишь, рассуждаешь, а сам-то ничего для нашей Команды не сделал, и на секторе я тебя ни разу не видал. Так что не позволю я тебе больше никуда пройти.
И застучит Сеня по «шапке болельщика» до смерти. Вот так: сегодня ты – капитан, а завтра – спасибо и лишение гражданства.
. . .
Пантюха Мокрый уже третий час лежал за барханом и вёл наблюдение за большим пятизвездочным отелем с тренировочными полями. Турецкое солнце перевалило за полдень, жара усиливалась. Возле самого ближнего поля суетился администратор, пересчитывая сетки с мячами и надувные манекены. Пантюха несколько раз уже поднимал было обрез, чтобы снять администратора, но обрез, сработанный из винтовки прославленной биатлонистки Анфисы Резцовой, был враль: в ближнем бою еще куда ни шло, а далее пятидесяти шагов кержаковил нещадно, из четырнадцати раз один только клал в створ. А обнаруживать себя раньше времени Пантюхе не хотелось.
Незаметно из отвратительного звона мух выделился разноголосый, рокочущий рёв. Пантюха вздрогнул, приподнялся и взглянул на шоссе: к отелю ползла лента какой-то толпы.
Это ехала на сборы некогда общенародная команда, а ныне – частная лавочка градообразующего ресурсодобывающего предприятия.
Дюжие, с иголочки одетые молодцы гарцевали на спортивных концепт-карах стоимостью в среднежизненную зарплату «дарагова расиянина». Игроки в составе были самых разных мастей – больше всего, конечно, легионеров, сытых, довольных, всего в этой жизни уже добившихся. Но была, например, и группа едущих с отдельным шофером и переводчиком южноамериканцев, чьи успехи и достижения можно было наблюдать только на купленных на «горбушке» из-под полы видеокассетах. С ненавистью поглядывали они на балканских спортсменов, переросших уровень и желающих прибавлять в профессиональном плане, а на них самих свирепо зыркали отечественные игроки, не проходящие в состав и томящиеся в ожидании то ли ужесточения лимита иностранцев, то ли его полной уже отмены, и тогда гори они все огнем, а мы на пенсию себе уже заработали.
За основным составом ехала пропасть друзей, помощников и советчиков по жизни.
Особняком держался тренерский состав во главе с Главным и доктором на облучке.
Команда въехала на территорию отеля. Редкие выездюки высыпали на площадь перед автобусом и, растянув розы и раззявив рты, любовались сытыми мордами игроков. Какой-то человек вытащил каравай хлеба с одноразовым бумажным полотенцем и, утирая слезы, подал его Главному тренеру.
И Пантюхе Мокрому так было обидно глядеть на эту зажравшуюся вольницу, что он вскочил и, не отряхнувшись, кинулся через ограду к отелю. Он выбежал на площадь, матерясь, расталкивая выездюков и вплотную подошел к Главному.
— Харю разворочу! – задыхаясь, крикнул он. Все замолкли. Человек с караваем перестал плакать и попятился за выездюков.
Наставник важно поправил пиджак и, кашлянув, разгладил недавно вновь пересаженные волосы, срезанные с головы почившего Майкла Джексона, триста долларов за единицу не считая работы и анестезии.
— Утрись ты своим «пробился в основную сетку»! – крикнул Пантюха, — про Лигу Чемпионов еще скажи. Из такой группы не вышел!
Тренер склонил голову назад и поднял одну бровь гораздо выше другой.
Тотчас к нему подбежал бледный второй тренер.
— Пантюха Мокрый, из «правильных» — шепнул второй тренер Главному. Тот кашлянул, еще раз одернул пиджак и важно, как ласковый барин холопу, сказал:
— Что же ты меня ругаешь, дружок? Чем я хуже Гуса Ивановича?
Пантюха заскрипел зубами и сжал кулаки:
— Гус Иванович светлый, он, почитай, почетный гражданин! Иванович – положительное имя стало, мы с ним Дух наш победный упромыслили, а ты за ним вылез, как вошь на гребень! Ишь, «чем я хуже»! Ты лузер и отработанный материал, вон, ряху-то наел на его багаже!
— Ну а ты хотел-то сразу «золото» взять? – вмешался в разговор второй наставник. – Ведь мы, как и Хиддинк, выступаем с прикладной инициативой ультрапарадоксальной фазы постепенного строительства команды мирового класса и плавного выхода на пик формы к домашнему Мундиалю…
Выездюки в толпе прыснули смехом.
— А?! «Игра забывается, результат остается», «счёт на табло», с-сука! – с лютой злобой сказал Пантюха, глядя на Второго. – Слыхал я про тебя, гнида! Сам по «режиму», они у тебя под самым носом кальян курят, а ты все кофе пьешь. Эх, вона б на кого патрон стратить. Да руки не доходили…
— Скажите, Пантелей, у вас есть определенная стратегическая программа кризисного менеджмента? – спросил второй тренер, ко многому привычный.
— Сколько ни есть – вся наша.
— Но Вы могли бы сформулировать?
— Коли мы кому сформулируем, дык он и не встанет, а программа наша проста: сегодня ты капитан, а завтра – спасибо и убирайся.
— Ты, дурак, думаешь, мы только в интернете трём? – продолжал Пантюха, обращаясь к Старшему, — мы наше горюшко болельщицкое невосплакучее слезами омываем, для Команды радеем. А ты – самозванец, тебя обратно в Голландию надоть! Ведь заранее соломки подстелил! – с обидой вскричал Пантюха напоследок.
Все промолчали.
— Уймись ты, дурачина, сейчас тебе Объединение Болельщиков «встань-хряк» устроит, — крикнул из толпы выездюк в стоунайлендовской душегрейке.
Пантюха, усмехнувшись, сплюнул; и даже не сплюнул, а как-то особенно презрительно уронил слюну с языка.
Все снова, восторгнувшись, промолчали.
— Гус Иваныч-то твой небось на клубном уровне поменее моего добился, — произнес Главный, подумав.
— Гус Иваныч-то работал с тем материалом работал, какой был! Костяк после себя какой оставил, молодежь регулярно подключал… а ты? Теперь, что наших надежд не оправдали – так это, стало быть, наши проблемы, а не твои…
Все враз затаили дыхание. Кровушкой запахло на солнечной площади перед отелем. Явная обида вышла Тренеру – ведь дело-то в том, что про надежды вовсе даже и не тренер сказал, он вообще тогда улетел, не молвив ни единого для прессы слова.
Пантюха мигом сообразил все это, когда ласковая рука руководителя СБ команды Петьки Пароконного вынула у него из-под пиджака обрез, а другая рука нежно взялась за плечо. Пантюха понял, что сегодня он – кумир и капитан, а завтра – до свидания, и даже без спасибо.
Выездюки заранее заголосили, ведь всех ультраортодоксальных болел жалели, а Пантюху любили как родного.
Главный тренер поднял руку, переждал, когда все замолкнут, и негромко осведомился:
— Околофутболист?
Выездюки снова заголосили, услышав такой жуткий вопрос, однако ошибка была слишком очевидна — на околофутболиста Пантюха явно не тянул.
— Телеболельщик, за красивый футбол, антирасист, кристианин, латентный юнайтевец? — выдал Главный сразу обойму предложений, от каждого из которых разило могилой.
— На любителя похож… — услужливо закачал головой Второй, зная, что одного из роковых определений Пантюхе не миновать.
— Ну а раз любитель, так и рубай его, хлопчики! Ведь мы же профессионалы, — не повышая голоса крикнул Главный через плечо и тронул по газам.
Заулюлюкали, засвистели, блеснули в пыльном воздухе веселые шашки, глянцевидные задки машин и тюнингованные спойлеры заслонили собой от стонущих выездюков хрипло матерящегося Пантюху Мокрого…
Да. Сегодня ты – реальная мультличность, а завтра – спасибо и до свидания.
. . .
Мало осталось настоящих болельщиков, но железным строем сплотились они. Близилась осень. Саша понимал, что межсезонье перенести не удастся, придется покидать сектор, возвращаться к семье, к постылой работе в конторе, и поэтому отряд торопливо боролся день и ночь: удалось даже сбить один шедший на посадку самолет, с трапа которого через пять минут уже должна была сойти очередная заморская звезда.
Однажды зябкой сентябрьской ночью Саша и Томилин бесшумно сняли охранника главного здания Высшего Футбольного Совета, тихо подперли дверь колышком и принялись осторожно забивать окна: Саша придерживал доску, а Томилин обернутым в вату молотком прихватывал ее гвоздиком.
Только к утру, когда небо светлело, были заколочены все окна большого стеклобетонного строения.
Томилин приник к щели и долго слушал: все было тихо, сотрудники или работали на благо Футбола, или, позанимавшись сексом на рабочем месте, уже спали.
— Давай, Сашок, — шепнул он и стал откручивать крышку канистры с керосином.
Саша взял в руку канистру, чуть наклонил ее, но вдруг задумался и с тоской поглядел на небо. Слезы замерцали в его глазах под светом тусклых звезд. Он сел на парадное крыльцо и крепко сжал голову руками.
Томилин осторожно, бережно положил ему руку на плече:
— Тяжело тебе, Сашок?
Саша, не отвечая, сглотнул слезу и кивнул.
— Тяжело, Саша, ох тяжело! — с тяжким вздохом сказал Томилин. — И мне тяжело. А кому сейчас легко-то? Чемпионам одним только легко да финалистам! Ничего, Сашок, все упромыслим… без изъяну поворот не сделаешь, будет Игра – придет и Результат. Наше время — это молотьба чего-то такого… муки какой-то. Должен ведь кто-то ее перелопатить.
— Да Томилин, да… ох, тошно мне! — задушевно сказал Александр, рванув воротник, — Но зачем, зачем, Томилин?
— Зачем? — вскричал Томилин, — Зачем??? Саша, хочешь за Команду землю буду есть сырую?!
И Томилин, припав к мокрой от росы земле, стал хватать её дрожащими губами.
Александр задумчиво ухватил тонкими пальцами комок затоптанной черной земли и поглядел и поглядел на нее заплаканными глазами.
— За нашу Команду… — дрогнувшим голосом сказал он.
Томилин, шмыгая носом и всхлипывая, вынул зажигалку и взял в руки канистру с керосином …
Свежие комментарии