По случаю игр Сборной — небольшая предыстория одного давнего международного матча.
Эх, и удивительное дело — сколько же всего может произойти за один только месяц! Тут тебе и выступление за ЖЭК с последующим разоблачением, и «проход» в полуфинал, и немыслимая радиопередача… Наверное, так бывает только в детстве. И, наверное, это и есть — счастье…
И еще — ожидание футбола. Чемпионат мира. Хотя, конечно, приближающийся планетарный форум вызывал двойственные чувства. С одной стороны, праздник Игры, конечно, но с другой — сразу вспоминаешь… Все-таки последнее место «Спартака» — это последнее место. Это не в тройке, не в пятерке и даже не в десятке — это в самом конце. Хуже всех, «на вылет» стоим. Особенно на фоне неземного успеха заклятых друзей-соперников из «Динамо» (Киев) с завоеванным ими Кубком обладателей кубков. Прям со всех сторон только и неслось бравурное — «динамовцы Киева то, динамовцы Киева сё…», и солирующий нападающий Игорь Беланов — ну вот ни дать ни взять образец форварда грядущего двадцать первого века. Кажется, утюг включи — и тот сообщит тебе человеческим голосом: «…и, конечно, выдающееся достижение киевлян… и, разумеется, результативная игра Игоря Беланова…»
А в конце непременно подпустит шпильку: «А между тем московский “Спартак” отправляется на перерыв абсолютным аутсайдером…» Ну что поделаешь. Бороздили тогда с Олегом Юрьевичем близлежащие окрестности и на покосившемся сарае с краю заброшенного полигона вдруг углядели вывеску пожухшую — «ЛАБАЗ». Никто не поверил, а это правда. Ну вот так: где-то уже бегает форвард практически двадцать первого века, а у нас тут на рабочей окраине — «лабаз». Куда уж нам, лапотным. Только на последнее место.
Нет, против Сборной я был настроен решительно. Тем более что опять не пригласили Федора Черенкова. Взяли, правда, Сергея Родионова, но это утешение слабое. Если выиграют — то ведь опять польется славословие: «…команда, в состав которой входят прославленные киевские динамовцы…». Поддержу-ка я в первом матче венгров, это ведь, в конце концов, наши товарищи по нерушимому блоку Варшавского договора, так что вполне патриотично. А потом — Францию. Там одни имена звучат как музыка: Платини, Жиресс, Тигана, Стопира… или, как изволил изящно выразиться один комментатор — СтопИра. Да, а звать его, видимо, Дмитро. Или Мыкола. Тьфу ты, черт, — опять киевляне! Ну вот так всегда…
А еще… А еще велосипед, конечно! То был месяц… да даже не месяц и не сезон — а целая Эпоха Великих географических открытий! Почти каждый день, как странствующие Уилбериз — все дальше и дальше, по всем сторонам света, в город, такой родной и такой загадочный. Как отважные разведчики или в хорошем смысле слова пионеры. Мимо лабаза — и со всеми остановками. Просто мчаться, просто вперед. Олег Юрьевич тогда решил этот вопрос со свойственной ему прямотой:
— Поехали на Сокол покатаемся!
— Мне только до Водного можно. И только по тротуару.
— Ну и что? Мне мать вообще только вокруг дома велит.
Это был — Аргумент. И они — поехали.
Сейчас я опишу нашу технику передвижения, тут имелось чем гордиться. У меня был «полугоночный», правда, немного нивелированный, без «скоростей» и с ножным тормозом, но все-таки — полугоночный! С настоящим, как у профи, рогатым рулем! Стремительный, аки серебряная пуля! Даже крылья были сняты для облегчения, так что по грязной спине в дождливую погоду всегда можно было спалиться, если мы не совсем… ну, как бы не совсем вокруг дома-то… Очень высоко котировался мой аппарат среди знатоков, даже Тасик, увидав, одобрительно поцокал языком и «заценил». Причем отец купил его по случаю в комиссионном за какие-то смешные деньги — видно, какой-то экс- и вице-чемпион дюже зануждался поутру в трудовой копеечке…
А у Олег Юрьевича была «Кама» складная, на первый взгляд обыкновенная, но им лично оттюнингованная, тоже весьма скоростная машинка. Это вообще было удивительно, потому что Олег Юрьевич сроду не переступил порога ни одной спортивной секции и на физкультуре у Борис Михалыча проходил по разряду «задохлик чахоточный», а я у Дмитрия Владимировича лежа жал сто пятьдесят и на полугоночном своем давил крутящий момент четыреста ньютон-метров, разгон до сотни пять и три — а поспевал за этой его «Камой» иной раз с превеликим трудом! Вот что бывает, когда человек по-настоящему любит Дорогу. Ну и приключения, конечно.
Мама спрашивала потом: «Вам страшно-то не было?!» Нет, ну как — «страшно»… Ну, увяжутся, конечно, иной раз какие аборигены с целью отчуждения твоего движимого имущества под предлогом «прокатиться». Но мы этот вопрос решали легко — газ, как говорится, в пол, и все дела. И ничего зазорного — мы, в конце концов, на сопредельной территории, но исключительно с мирными, изыскательскими целями. Так что попробуй сперва догони, а мы потом встретимся где-нибудь в заранее оговоренной точке. Никто не догнал. Почти.
Нет, было страшно. Один раз. Алексей Морковский когда руку сломал, маэстро Серпорезюк сказал мне:
— Это же твой друг. Надо навестить его как-то, проведать… телефона-то у него домашнего нет, спросить, когда на ковер вернется… Сможешь?
А, ну это — конечно! Тут святое дело, даже не надо (тссссс) родителям докладывать, товарища-то, раненного в бою, выручить! И они — опять поехали. Форсировали железнодорожные пути Савеловского направления, покружили по какой-то промзоне, лихо оторвались от стайки бродячих дворняг подле некоего автокомбината — и с некоторой опаской на фоне приятного чувства выполнения товарищеского долга углубились в дебри Отрадного.
Алексей, к обоюдной удаче, оказался дома. Мы тепло обнялись, и я спросил:
— Ну чего там, как рука?
— Да так, ничего, — ответил Алексей. — Перелом обычный, без смещения, так что гипс скоро снимут, но еще месяц руку нагружать будет нельзя…
Я погрустнел. Месяц — это, значит, уже до лета. То есть так и куковать мне в одиночестве, и результаты, конечно, покатятся вниз. Но ничего не попишешь — такова жизнь. Мы еще раз обнялись, Морковский выдал мне на дорожку яблоко, я выволок велосипед на лестничную клетку, вызвал лифт и поглядел в окно, не вернулся ли уже Олег Юрьевич, отправившийся на более детальное знакомство с ландшафтами Отрадного.
Тут необходимо заметить, что дом Алексея был возведен с использованием самых передовых технологий и достижений того времени. И лифт в нем был оснащен системой подсадки пассажиров по ходу своего движения, о чем уроженец местности, в которой еще нет-нет да и сохранялись изредка лабазы, естественно, и не подозревал. И посему, как только распахнулись створки — со всей силы зарядил передним колесом прямо промеж глаз какому-то мирно спускающемуся вниз гражданину (козырной полугоночный аппарат завозился в обычный лифт стоймя на заднем ободе. — Прим. авт.). Вот тогда и стало — СТРАШНО…
«Кранты… — тотчас понял я. — Так звездануть!.. Еще и очки, кажется… Отымет велик, это точно! И ладно бы еще где-то рядом с домом, а тут у черта на куличиках… Проведали боевого друга, называется…» Но спортивное счастье оказалось на моей стороне. Результаты мои хоть и катились вниз, но все-таки оставались еще достаточно высоки, чтобы, ухватив велосипед в охапку, сорваться с ним по лестнице с шестого этажа быстрее, чем разъяренный гражданин на лифте… Молодость!
Олег Юрьевич уже дожидался меня на лавке: «Лежа, шухер! Уходим!!!»
Ну вот как-то так оно иной раз и было. «Но вообще, — мудро заметил Олег Юрьевич, когда позади стих шум погони, — надо рот в лифте не разевать. Ты все-таки не у тещи на блинах сидишь, а пользуешься техническим средством повышенной опасности. Так что пусть еще спасибо скажет, что не убил…» И был, как всегда, прав.
…А день 2 июня вообще выдался прекрасен. Лето и само по себе прекрасно, и все-таки наши играют первый матч на чемпионате (ну, не совсем-то «мои», киевские, ну ладно, так и быть, если Родионова выпустят в стартовом составе, то подумаю, но уж ежели…), и закончилась школьная практика, не надо больше тратить драгоценное светлое время суток на покраску в белый цвет прикорневой части зеленых насаждений, а можно с самого утра лихо прыгнуть в седло, вот, кстати, и Олег Юрьевич уже звонит…
Да-а! Нам же как раз поставили телефоны в тот месяц еще, не прошло и века с момента изобретения этого чуда коммуникации, семь лет в тишине — и теперь мы с упоением каждые пять минут названивали друг другу по поводу и без:
— Здорово!
— Здорово!
— Ты как, не спишь, проснулся уже?
— Ну если с тобой разговариваю — значит, не сплю, проснулся!
— А-а-а… ну да, логично. Ладно, пока. Позвоню потом.
Или так:
— Ну ты выходишь там? Сколько можно тебя ждать?!
— Да я бы давно уже спустился… только услышал звонок, пришлось обратно дверь открывать, заходить…
— Логично…
Но в этот раз разговор был сугубо деловой и практический:
— Давай, ты собрался уже? Выходи, поедем.
— Все, уже позавтракал, сейчас спущусь. А куда?
— (строгим голосом бывалого дальнобойщика) Не кудакай на дорогу. Не «куда?», а «далече?». Ну, я не знаю. Хочешь, к Университету поедем?
— Олежек, а доедем? Не далече ли, так сказать?
— Доедем. Я вчера вообще в Подольск ездил.
— Зачем???
— Как зачем? Покататься. Интересно же! (Ну вот он всегда такой был… Интересно ему!) А матери потом, если что, скажешь, что ездил узнавать, что и как. Ты же в Университет будешь поступать, не в путягу же пойдешь, как я… давай, жду.
Ну что ж — логично! И они вновь — поехали…
И действительно доехали, хотя это от нас километров двадцать, и даже дали круг почета по территории. И покатили обратно. Через микрорайон Крылатское. Гребной канал, если с моста смотреть, на солнце весь блестит, переливается — красота! Так бы и стоять всю жизнь и любоваться!
— Теперь еще в Тушино заедем, — сказал Олег Юрьевич. — Покажу тебе дом, где мы раньше жили. Малая родина, так сказать. Ты мне свой на Водном показывал, и я тебе свой покажу.
— Давай, конечно!
— Вот, — доложил Олег Юрьевич, когда мы прибыли на место. — Вон наши окна, а там вон сад, в который я ходил… Улица Туристская!
— Тут что, туристы живут? — весело спросил я. («Путеводитель по Москве» пояснил: «…названа так в честь начинавшихся на ней многочисленных пеших туристических маршрутов…» Сейчас, конечно, уже некуда с нее идти пешеходу, разве что в очередной «мегамолл» за кольцевой дорогой. — Прим. авт.)
— Ага, туристы, — откликнулся Олег Юрьевич, демонстрируя великолепный пример своего чувства второго рода. — В каждом доме, в каждом подъезде и на любом этаже. До магазина и обратно туристы!!!
Тотчас в подтверждение его слов из ближайшего подъезда вывалились двое «туристов» в майках и тренировочных штанах и, обнявшись и пошатываясь, побрели к гастроному — и мы синхронно захохотали. Здорово!
День между тем уже изрядно перевалил заполдень. И есть уже хотелось ощутимо, и подустал я, если честно. Видимо, все-таки сбывалось пророчество Дмитрия Владимировича о неминуемой потере формы вследствие снижения требований к себе. А прямой путь домой нам преграждало Химкинское водохранилище.
— Стоп, я вспомнил! — сказал Олег Юрьевич. — Там от пристани трамвайчик водный ходит, прямиком до Речного порта. Раз в час, по-моему, но лучше посидим, подождем. А может, и повезет. Давай — поднажали!
И действительно — поспели почти к отплытию! Денег, правда, с нас слупили — больше, чем пятачок за регулярный общественный транспорт. То ли по десять копеек с носа и десять за велосипед, то ли пятнадцать за все вместе, а про велосипеды бабка-кондукторша просто подняла крик, что они в проходе якобы людЯм мешают, хотя народу было не много, — короче, интегрально дефицит бюджета составил минус один вафельный стаканчик мороженого. Но оно того стоило! Сидеть на палубе, свежий бриз, эта самодвижущаяся галоша, как может, режет носом набегающую волну, скоро дома, вечером футбол — что еще нужно? Да ничего.
…Этим летом как раз всей семьей совершили от Речного увеселительную прогулку, детям колу и жаренную смешными рожицами картошку, и жена любезно согласилась побыть за рулем на обратном пути, и тоже плывем, и «это, дети, кола для взрослых» в руке, и ветерок, и бриз, и тоже, в общем, желать чего-то большего — гордыня, грех и жлобство… и Митька спрашивает:
— Пап, а о чем ты думаешь?
— Да, в общем, ни о чем, сынок… и так хорошо!
На самом деле я думаю о том, чтобы в твоей (и Глебовой, конечно) жизни случились такие дни, про которые ты будешь помнить, даже став в три раза старше… просто не знаю, как сказать.
И каждый октябрь теперь на Перепечинское кладбище, самый жуткий, кажется, московский погост, и ревут над головой самолеты, взлетая и садясь, и не дают упокоения тем, кто уже никогда никуда не полетит и даже не пойдет…
— Пап, а это был твой друг?
— Да, сынок. Да…
Но вернемся на борт безымянного буксира каботажного плавания, паркующегося где-то на задворках Северного речного порта. Матросик, тоже очевидный «турист», в тельняшке и прилипшей к губе сигарете, кинул швартовочный канат, с грохотом положил деревянный трап, и мы сошли на берег. Оставалось совсем чуть-чуть — форсировать район Химки-Ховрино, и вот она — родная улица!
Настоящие приключения начинаются зачастую тогда, когда кажется, что все приключения уже позади.
Тут, конечно, читатель, знакомый с прикладной топографией северо-запада Москвы, непременно воскликнет: «Какого же рожна вы не поехали через Водный напрямик к родной Платформе?! Так ведь гораздо короче! И неужели вы успели позабыть, чем закончилась тогда ховринская экспедиция коллег из Б-класса, а ведь там не зеленые пацаны были, достаточно упомянуть Евгения Чернова в их числе?!!»
Да вот такого рожна. Через платформу-то мы возвращались уже тысячу раз. Да и Олег Юрьевич неустанно повторял, что настоящие дальнобои всегда едут оттуда иной дорогой, нежели туда… ну, с поправкой на тот ветер, разумеется, что в России не так уж много мест, куда вела бы хоть одна дорога, но все же… и уже показалось вдали между домов Шоссе, рукой подать… Как вдруг — вылетели откуда-то. Числом до мотопехотного полуотделения. Ну, собственно, беда-то была невелика.
— Давай, во дворе тогда встретимся! — весело крикнул Олег Юрьевич, врубил пятую и тут же скрылся где-то за горизонтом, увлекая за собой двоих, на мою долю выпало трое, видать, не таких быстрых, и я…
Не знаю как, Москва не Питер в этом плане, хвала Провидению, и отыскать тупик в ее хрущобных дворах довольно непросто — но вот как-то отыскал. Не вполне верно оценил задворки универмага, распластавшегося у подножья трех башен, — ну, я вообще везучий. И, лихо заложив «полицейский разворот», горе-путешественник изготовился к дальнейшим изгибам Судьбы.
То есть не так уж чтоб все выглядело катастрофично. Эти трое, если приглядеться, не особо мощно сложены, вряд ли старше меня, да и я хоть и на спаде формы, но пока все же от пика недалеко. С другой стороны, неизвестно — может, к ним кто и еще на подмогу подтянется… велик, может, и не отнимут, но попортить могут… Эх, говорили же нам — катайтесь вокруг дома, куда вас все время тянет и рвет, и сигнал был тогда в Отрадном, явно Свыше… Но, видимо, и принимающая сторона испытала некую задумчивость. Сразу, во всяком случае, не прыгнули.
Далее произошел стандартный обмен протокольными любезностями и верительными грамотами:
— Ну ты чо, бля?
— А вы, бля, чо?
— Не, ну ты хуле, а?
— А ты хуле?
Еще лучше. Все-таки налажен вербальный контакт
— Ты тут хуле бля делаешь-то?
— Да не хуле, а просто. Тебе-то хуле?
— А ты, бля, откуда тут вообще?
Хороший вопрос. Я махнул рукой в сторону такой близкой, как уже казалось бы, родины. Трое дружно поворотили башни в указанную сторону – и взгляды их неожиданно побледнели:
— Так ты чо бля – сусанинский чтоле???
Я посмотрел. Вид на многоподъездную шестнадцатиэтажку, возведенную три года назад в самом истоке улицы Ивана Сусанина, открывался прекрасный. На самом деле многочисленные в нее переселенцы своими порядками и обычаями как раз внесли разброд и смуту в стройные ряды сусанинцев. Но в текущий сезон сила все еще пребывала с ними, и лишний раз упоминать их имя всуе не рекомендовалось никому.
— Так ты сусанинский, что ли? У меня там брата позавчера от… (нанесли определенные лицевые повреждения, скажем так).
Да, получивший повреждения брат — это был Аргумент…
— Не, не, не, — замотал головою я. — Не сусанинский. Рядом. Но мы с ними в контрах.
В контрах, напомню я тем, кто вдруг позабыл, сусанинские были, как махновское Гуляйполе — абсолютно со всеми. Но недостаточное знание собеседниками тонкостей и подводных течений нашего «бассейна», отделенного от Ховрина полуостровом протезного завода, сыграло в мою пользу. «Аттаканте» с нескрываемым уважением посмотрели на персонажа, представляющего интересы конфессии, враждующей аж с самими великими и ужасными сусанинскими. Вступать или нет с ним в фулл-контакт либо товарно-денежные отношения — требовало дополнительных мозговых усилий и четкой оценки возможных последствий. Для усиления эффекта я потеребил рукав милицейской рубашки, которую мне подарил отец и которую я часто надевал на выездные мероприятия в соответствии с принятой среди питомцев «Дзержинца» модой. Примерно так в следующее десятилетие особо одаренные граждане будут класть на заднюю полку автомобиля серую фуражку органов правопорядка.
— Ладно, — наконец-то сформулировал свою мысль старший. — Мы с братом и еще там пацанами послезавтра поедем им жестоко мстить… Пойдешь с нами?
Я облегченно вздохнул и заверил, что в названный день просижу у окна как Аленушка у пруда с картины Васнецова и все глаза прогляжу ожидаючи — не идет ли кто мимо, чтобы нанести сусанинским суровую и неотвратимую вендетту! И уж если кто пойдет — тут же встану в их самые первые ряды.
Засим инцидент можно было считать исчерпанным. Пора было переходить к теплой процедуре прощания. Вернее — расставания до послезавтра.
— Ну ладно, — сказал ведущий. — Чего бы такого у тебя отобрать?
Ах-ха-ха — нашли дурака! «Трезвый, пустой, денег нет», как гласит табличка все у тех же дальнобоев. Мы же как разведчики — в глубь вражеской территории налегке, без малейших опознавательных знаков. Двадцать копеек было на мороженое — так и те ушли бабке-вонючке с плавучей галоши. Я же говорю — везучий!
— А насос есть у тебя? Ты не бойся, мы же послезавтра вернем, когда приедем! Нам колеса подкачать надо.
— Не, нету.
— Как же ты без насоса ездишь? А «семейник»? Во, у тебя «бардачка» два — наверняка есть! Давай, мы же вернем!
Бардачка два, да… но оба пустые. Ключи-то дома лежат. И уж тем более — мастер-ключ «семейник»!
— Так, чего бы взять-то на память о знакомстве… О, ниппеля!
Да, ниппеля были модные, «машинные». Не каждому так везло, но ведь это все-таки полугоночный, а не «Школьник» или «Орленок». Плюс еще крышечка не пластмассовая, а железная, блестящая — мне их Олег Юрьевич с какой-то «шахи» скрутил и подарил, чтоб я позорным пластиком не портил бравый вид нашей экспедиции…
— Давай сюда!
— Ну бери, ладно… что я тебе, еще сам снимать буду?!
И старший закряхтел, нагибаясь… Тут, конечно, можно было бы улучить момент и наподдать с носка, и резко ходу — но я не стал. Ведь мы же теперь — ДРУЗЬЯ.
— Ну, бывай. Не забудь — послезавтра!
— Да не забуду… вас забудешь, пожалуй…
На самом деле все приключение заняло минуты три. А еще через десять я уже сидел во дворе пятого дома. Однако Олег Юрьевич, встревоженный моим отсутствием, успел бросить клич, поднять тревогу и вызвать подкрепление. Спешно подходил самый что ни на есть основной состав. Дмитрий Воронин, Евгений Чернов, и подтянулся даже Василий Нешишкин, который, кажется, уже тогда значительную часть личного времени проводил у винного отдела в шумной компании своих многочисленных старших братьев и отцов. Я заверил, что помощь не понадобится, и кратко пересказал содержательную часть.
— Да они там с ума посходили! — выслушав, весело резюмировал Дмитрий Воронин. — Сусанинским мстить собрались… видно, и в самом деле сильно мозги брату отшибли! Если и правда опять приедут — я схожу посмотрю, заместо цирка!
А Олег Юрьевич ничего не сказал, а сел на свою «Каму» и уехал, а через две минуты привез мне новые колпачки, которые блестели даже ярче старых.
— Естественно, — пояснил Олег Юрьевич. — Те с «шахи» еще год назад, а эти с «семёры» прям со свежей!
А я сидел и думал, что хорошо вот так сидеть во дворе, лето, и вечер, и скоро футбол, и, главное, все вокруг свои… наверное, это и есть — Родина. Тем более что и Сергей Родионов забил.
Жалко только, что потом вылетели в одной восьмой, и не помог даже хет-трик форварда двадцать первого века Беланова. Хорошая все-таки была команда.
Вот и вся история.
Свежие комментарии