Самый известный спортивный юрист страны Артем Пацев — о делах Ловчева, Ефимовой, Поистоговой и ВФЛАВ

38-летний Артем Пацев в эти дни нарасхват. Мы разговариваем в его рабочем кабинете, диктофон включен, но каждые минут 10 мне приходится нажимать на паузу, потому что звонит телефон: очередной радиостанции, телевизионному каналу, газете или сайту срочно нужен экспресс-комментарий.

Кому-то Пацев дает его сразу, с кем-то договаривается поговорить позже.

Это меня, признаться, жутко злит: неужели нельзя на время нашего разговора выключить телефон? И только потом я начинаю понимать, почему Пацев это не делает. Может позвонить кто-нибудь из клиентов со срочным (или не очень) вопросом. Клиент — это святое. Ждать не должен.

— Сколько спортивных дел вы вели за последние полтора — два года, если не секрет?

— Знаете, не считал. Но не так давно у меня в гостях был журналист из французской газеты Figaro. Он спросил несколько иначе: сколько у меня дел в производстве сейчас, в данный конкретный момент. Я ответил: порядка двадцати. Какие-то дела только начаты, другие, наоборот, уже закончены, и я ожидаю решения. Мы с французом после этого разговаривали еще часа два с половиной, спорили, он пытался мне доказать, что доклад независимой комиссии ВАДА — это в высшей степени обоснованный документ. Я объяснял, что это не так, приводил факты, и, мне показалось, его убедил. По крайней мере, француз ушел сильно озадаченным.

А потом я прочитал его материал, надо сказать, весьма большой и, естественно, обличавший российский спорт. Там о нашей беседе было всего одно предложение. Мол, со всем этим не согласен юрист Артем Пацев, который представляет интересы более чем двадцати допингистов.

Сразу хотел бы подчеркнуть: я, как правило, берусь представлять интересы лишь тех, кому верю. А кроме того, не все мои дела касаются сферы допинга.

— Но меня сегодня интересуют именно они. И давайте начнем с дела штангиста Алексея Ловчева, иск которого недавно рассматривался в Спортивном арбитражном суде в Лозанне (CAS).

(Для тех, кто не в теме. Ловчев — штангист, выступавший в весе свыше 105 кг. Осенью прошлого года на чемпионате мира в Хьюстоне завоевал золото, установив мировой рекорд в сумме двоеборья — 475 кг. Позже был временно отстранен, а затем и дисквалифицирован на 4 года, поскольку в его допинг-пробе было обнаружено запрещенное вещество ипаморелин. — Прим. В.Г.)

Ловчев

— Ловчев — как раз из тех, кому я поверил сразу. Он утверждает, что никакого ипаморелина никогда не принимал и что даже названия такого прежде не слышал, и у меня нет причин сомневаться в его словах. По нашему мнению, ошиблась Монреальская антидопинговая лаборатория, проводившая анализ его пробы, — приняла за ипаморелин безобидное вещество. У них одинаковая масса.

— И как проходили слушания в Лозанне? Как вообще все это выглядит?

— Большая комната, где сидят три арбитра и секретарь, тоже профессиональный юрист. Плюс стороны. В нашем случае это были сам Ловчев, я и наши три эксперта, один российский и два голландца, специалисты в области аналитической химии. На стороне ответчиков — то есть, Международной федерации тяжелой атлетики — был, собственно, их представитель. Кроме того, для защиты своих интересов они наняли лучшую юридическую фирму, которую только можно себе представить. Видимо, поняли, что вряд обойдутся своими силами.

Для того, чтобы выступить в качестве эксперта, поддержать свою же позицию, в Лозанну прилетела директор Монреальской лаборатории Кристиан Айотт, что является из ряда вон выходящим событием. Поскольку обычно, выступая в качестве эксперта CAS, она дает показания по скайпу. А тут посчитала необходимым прибыть лично.

— Какой была атмосфера заседания?

— Достаточно дружелюбной. Она всегда такая. Арбитры слушают, одобряюще кивают, даже тебе улыбаются. Но это впечатление обманчиво. Улыбаются, а потом…

Разве что госпожа Айотт вела себя агрессивно. Закатывала глаза, театрально вздыхала: «Ну что вы говорите! Как такое возможно!» Тоже понятно, поскольку фактически все крутилось вокруг одного вопроса — положительная у Ловчева проба или ложноположительная. Потому что если ложноположительная, значит, Монреальская лаборатория ошиблась, и тогда ее по действующим правилам ждут…

— …большие проблемы.

— Не большие, а гигантские. Ошибка означает немедленный отзыв аккредитации. Лаборатория должна немедленно прекратить всю свою деятельность, связанную с допинг-пробами, при том что процесс восстановления аккредитации достаточно долгий и затратный.

Плюс это прямые финансовые потери. Анализ даже одной пробы — удовольствие дорогое. В Московской лаборатории до отзыва ее аккредитации это стоило 50 — 70 тысяч рублей. Стоимость анализа в других лабораториях варьируется, но уж точно не на порядок. При этом в Монреале в год проводят примерно 28 тысяч анализов. Представляете, во сколько обойдется Монреалю даже один день простоя! А тут речь идет о месяцах!

Плюс придется восстанавливать реноме, ведь Монреаль сейчас — одна из крупнейших лабораторий, не затронутых теми или иными скандалами. Потому что Лозанна дала три ложноположительных анализа. Кельн — тоже, Москва вообще вне игры. Кроме того, вы же знаете, недавно отозвали аккредитацию у бразильцев, они стараются восстановить ее к Олимпиаде. Но в любом случае именно специалисты Монреальской лаборатории, по большому счету, должны были обеспечивать антидопинговую работу на Играх. Если сейчас у монреальцев отобрать аккредитацию, кто тогда будет заниматься антидопингом в Рио? Вот Айотт и билась, как лев. Даже пыталась обвинять в манипуляциях ученых с нашей стороны, что в их среде считается просто оскорбительным.

— Если не секрет, а почему вы выбрали именно голландских экспертов?

— То, что оба из Голландии, получилось случайно. Мы искали иностранных экспертов, поскольку прекрасно понимали, что российским специалистам — ввиду известных причин — доверия сейчас процентов на 90 меньше, чем кому-либо другому с точно такой же квалификацией. Причем искали таких специалистов, которые, во-первых, имели бы достаточный опыт общения с CAS, а во-вторых, не боялись бы выступить против системы круговой поруки, созданной ВАДА.

Обращались ко многим, но большинство, когда слышали, что речь будет идти, возможно, об оспаривании результатов, полученных Монреальской лабораторией, просто отказывались. Говорили, что с госпожой Айотт ссориться не хотят. А вот голландцы дали согласие. Оба — известные специалисты, выступают в защиту спортсменов. Ведут большую общественную работу, направленную на здоровую критику ВАДА, его подходов, технических документов, методик. Хотя, к сожалению, даже они в какие-то моменты тушевались перед авторитетом Айотт.

— Знаю, что арбитры CAS в таких случаях нередко сами назначают себе независимого эксперта, который мог бы растолковать им, насколько прав тот или другой специалист.

— Мы, когда направляли жалобу, особо отметили: если панель арбитров решит пригласить такого эксперта, то просим, чтобы он не был из системы аккредитованных лабораторий ВАДА. Потому что наш вопрос – чисто аналитическая химия. Это вопрос определения конкретного вещества и его формулы, и не важно, идет речь о спорте — или нет. Но, к сожалению, никакого независимого эксперта назначено так и не было.

Ладно, можно и без такого эксперта. Вы, господа арбитры, видите, что есть две разные точки зрения. Одна сторона говорит: теоретически тут не ипаморелин, а что-то еще. Другая сторона, также представляя свои теоретические выкладки, настаивает: нет, это ипаморелин. Так давайте используем другой тип анализа! Направленный не на обнаружение вещества, поскольку какое-то вещество уже обнаружили, а на выяснение структурной формулы этого вещества. Если это формула ипаморелина – дискуссия заканчивается, спортсмен отзывает свою жалобу и ждет, когда завершится его четырехлетняя дисквалификация. Но если это не ипаморелин, значит, у спортсмена нет нарушения, его не за что таскать по судам, и надо ему с извинениями и как можно быстрее вернуть завоеванную медаль, восстановить рекорды и отправить на Олимпийские игры.

— Ваши доводы понятны. Но объясните, на какой вердикт вы надеетесь, тем более что он должен быть оглашен уже в ближайшие дни или даже часы? На то, что будет проведено исследование этого вещества — причем в какой-то другой лаборатории?

— Да, мы просили CAS в качестве промежуточного вердикта вынести решение о дополнительном анализе. И не важно, в какой лаборатории эта процедура будет проходить. Можно и в Монреале, не надо никуда везти пробу, мы готовы приехать, чтобы присутствовать при анализе. Машина не ошибается.

— А вдруг Ловчев все-таки принимал этот ипаморелин?

— Зачем? У штангистов это вещество вообще не известно, зато популярно у бодибилдеров. Оно помогает быстро набирать мышечную массу и сжигать жир, то есть сушит организм. Но штангистам нужна сила мышц, а не их объем. К тому же имопарелин им вообще противопоказан, поскольку активно сушит связки. А у штангистов, в отличие от бодибилдеров, чудовищная нагрузка именно на связки. На предельных весах, во время рывка и толчка, они — высушенные — моментально порвутся!

— А в каких-нибудь биодобавках этот треклятый ипаморелин может присутствовать?

— Нет. По крайней мере, мы проверили все биодобавки, которые Ловчев употреблял до чемпионата мира. Там же тысячи компонентов могут быть. Ничего похожего. Но при этом метаболит вещества в одной из абсолютно безвредных добавок, которую Леша заявлял, это «Экдистен», оказался по своим характеристикам похож на ипаморелин.

— Понятно. А почему Монреальская лаборатория не хочет проводить дополнительный анализ?

— Даже сами арбитры спросили Айотт, по каким причинам Монреальская лаборатория с марта отказывается этот анализ сделать, если сам Ловчев готов за него заплатить? Последовал ответ: это, мол, будет нехороший прецедент, потому что тогда все спортсмены потребуют дополнительного анализа.

Ефимова

— Хорошо. В истории с Ловчевым мне (и, хочется верить, читателям «Спортфакта») теперь многое стало ясно. Надеюсь, вам удалось убедить судей в правомерности иска. Теперь несколько вопросов о другом вашем клиенте — четырехкратной чемпионке мира в плавании брассом Юлии Ефимовой. Вроде бы временное отстранение от соревнований было снято еще в мае. После этого решения она могла выступить на Олимпиаде?

— Да, конечно.

— Почему тогда понадобилось еще одно решение, которое было принято лишь в минувший вторник, — по полному оправданию Ефимовой?

— Объясню. Временное отстранение – это как в уголовном процессе: приговора пока нет, а чтобы преступник чего-нибудь еще не совершил, его заключают под стражу. То есть, он до поры до времени не преступник, он не признан виновным, но пусть лучше посидит, чтобы не сбежал.

Тут та же история. В случае положительных проб по кодексу ВАДА полагается обязательно временное отстранение. Ты не можешь принимать участие в тренировках, ты не можешь выступать. Причем срок этого отстранения потом будет зачтен в срок общей дисквалификации, если, конечно, эта дисквалификация будет наложена.

По всем мельдониевым случаям ВАДА еще в апреле заявило, что временное отстранение не является обязательным. То есть, они как бы признали, что да, тут мы что-то накосячили. Все антидопинговые организации, которые, не секрет, смотрят ВАДА в рот, сигнал поняли и большинство спортсменов быстренько отпустили.

При этом в ВАДА уточнили: временное отстранение можно отменять в том случае, если нет других доказательств, свидетельствующих об употреблении мельдония после 1-го января.

Так вот у Юли, тренировавшейся за океаном, в феврале и марте, менее чем за три недели, взяли пять допинг проб. Четыре показали присутствие мельдония, одна оказалась отрицательной. Причем «вклинилась» она аккурат посередине между положительными. И Антидопинговая комиссия Международной федерации плавания (ФИНА) посчитала это свидетельством того, что спортсменка принимала мельдоний уже после 1-го января. Потому-то они и не стали поначалу отменять временное отстранение.

Мы неоднократно запрашивали лабораторию Солт-Лейк-Сити, в которой был проведен отрицательный анализ, просили, чтобы там дали свои объяснения, перепроверили эту пробу. Потому что были уверены: там должен быть мельдоний. Но руководители лаборатории в стиле, присущем всем аккредитованным лабораториям ВАДА, коротко ответили: дескать, мы все сделали в соответствии со стандартом, провели все необходимые исследования. Мельдония в этой пробе нет и быть не может.

Каково же было наше удивление, когда через полтора месяца из Солт-Лейк-Сити ни с того ни с сего пришло сообщение: лаборатория решила «изменить» результат анализа. То есть, она не признала свою ошибку, ведь аккредитованные ВАДА лаборатории не могут ошибаться. Просто там «изменили» результат анализа. Написали: оказывается, мельдоний в пробе есть. Ни извинений, ни какого-либо расследования по поводу того, как такое могло получиться.

Мы переслали это письмо в ВАДА, в ФИНА и в МОК. Потребовали создать независимую комиссию чтобы незамедлительно проверить всю деятельность лаборатории в Солт-Лейк-Сити в течение предыдущих 12-ти месяцев, как это и полагается по стандарту. И чтобы опубликовали все результаты деятельности этой комиссии.

— И что, комиссию создали?

— Как же! Кстати, эту историю я приводил в деле Ловчева, когда говорил о том, что не надо слепо доверять лабораториям. Потому что перед нами пример Ефимовой. Или другой пример — Сочинской лаборатории, которая вроде бы работала отлично, МОК был доволен, ВАДА было довольно, Родченков даже орден получил, а потом, по словам того же Григория Михайловича, там оказались какие-то специальные дырки в стенах…

В общем, временное отстранение с Ефимовой было снято. Но этого мало. По всем мельдониевым делам должны были состояться решения антидопинговых организаций — в нашем случае, Международной федерации плавания. И вот, наконец, решение по Юле принято. ФИНА отказалась от всех своих былых претензий.

— Еще о плавании — точнее, об очередном вашем клиенте Виталине Симоновой. Отстранили ее год назад, но почему-то решение ФИНА о дисквалификации спортсменки на 4 года последовало лишь на прошлой неделе…

— Самое интересное в деле Симоновой появилось как раз сейчас. Но сначала — несколько деталей. Мы представили массу доказательств того, что в случае Витолины речь шла о загрязненной биодобавке. Этот препарат она купила в Греции, в стране Евросоюза, и произведен он был на территории Евросоюза. В инструкции не было ни слова про то, что там содержатся запрещенные вещества. Виталина проконсультировалась с продавцом, внимательно изучила инструкцию, а когда пришла в отель, дополнительно полазила по интернету, проверила, что там про этот препарат говорят. Ничто не указывало на то запрещенное вещество, которое впоследствии у нее было обнаружено.

Мы объясняли, что да, конечно, факт есть, препарат обнаружен, никто не спорит. Но обстоятельства очевидно свидетельствуют о том, что виновата загрязненная добавка. Поэтому тут необходимо выяснять, какова степень вины, есть ли вообще вина или халатность спортсменки в том, что она приняла этот препарат. По нашему мнению, эта степень небольшая.

Более того, у Виталины осталось несколько запечатанных капсул. Одну из них мы отдали на анализ в зарубежную лабораторию. И нам подтвердили, что в этой добавке содержится то самое вещество, которое обнаружили у Виталины.

— Если это так, почему ее дисквалифицировали на четыре года?

— Найдите решение на сайте ФИНА. Там вместо выводов — одно предложение. Мол, антидопинговая комиссии ФИНА не видит в сложившейся ситуации повода для дискуссий. Точка.

— Круто. И что же вы с Виталиной намерены теперь делать? Будете подавать иск в CAS?

— Безусловно. Срок у нее истекает 29 июля. Так что сейчас я готовлюсь к подаче жалобы.

ВФЛА

— Год назад Всероссийская федерация легкой атлетики выиграла в Москве иск по делу, ответчиками в котором были немецкий документалист Хайо Зеппельт и телеканал ARD. Те признали, что не проверяли заявлений супругов Степановых и не считают их высказывания соответствующими действительности. Почему об этом решении никто не вспоминает? Свидетельствует ли это об отношении к отечественным судам?

— Юрист Ричард Паунд, глава независимой комиссии ВАДА, а также юристы ИААФ, да и прочие наши «западные партнеры» более чем выборочно подходят к тому, какие факты надо выпячивать, а какие замалчивать. На то решение они стараются просто не обращать внимания.

— Они знают о нем?

— Конечно.

— И плюют на него.

— Ну, да.

— А почему ВФЛА не подала иск в какой-нибудь иностранный суд? К примеру, в Германии?

— Думаю, все из-за того, что это достаточно дорогостоящая процедура. В ВФЛА не планировали тратить большие деньги на разбирательство в Германии.

— Не придали фильму значения? Не посчитали, что все это настолько серьезно?

— Отчасти. Да и позиция Минспорта в тот момент заключалась в том, чтобы не педалировать ситуацию. Один из сотрудников министерства сказал мне тогда: не надо ничего, да и вам не стоит в суд идти. Потому что этим вы только лишнее внимание прессы привлечете. А так все через две недели забудется.

— Да уж, государственный подход. Тем не менее, суд состоялся, пусть и в Москве. Зеппельта, по сути, признали лгуном. А потом его принимает министр Мутко…

— Не думаю, что это было правильное решение. В том числе, и потому, что у Зеппельта, журналиста скандального, свои способы вести интервью, а министр к такой манере общения не был готов. Точнее, его не подготовили. Он пытался рассказывать о той позитивной работе, которую ведет министерство, о развитии детского спорта в России, но Зеппельта, понятно, это не интересовало. Он прерывал Мутко, причем делал это в самой хамской манере, настаивал на том, чтобы тот отвечал именно так, как хочется Зеппельту. Все его вопросы были заранее умело сконструированы.

Повторяю, министра плохо, безобразно подготовили. Нужно было переходить в атаку, выставлять Зеппельта в неприглядном свете. А так… От этого интервью стало еще хуже.

Поистогова

— И еще одно дело, которое вы ведете, — бегуньи Екатерины Поистоговой…

— С моей точки зрения, более чем странная история. В ноябре прошлого года ВАДА предложило ИААФ пожизненно дисквалифицировать несколько наших спортсменок — Савинову, Баздреву, Поистогову… Там похожие ситуации, но поскольку я представляю интересы Екатерины, говорить буду именно о ней.

Есть прямые доказательства нарушения антидопинговых правил — к примеру, когда запрещенные вещества находят в моче. Есть косвенные доказательства — в частности, атипичные показатели биопаспорта (паспорта крови). Во втором случае спортсмену предоставляется возможность объяснить, в чем дело. А вдруг он был в горах или, наоборот, погружался под воду в скафандре? Тут временное отстранение может быть наложено, а может, и нет, потому что, повторяю, доказательства косвенные.

Так вот у Поистоговой вообще мегакосвенные, если так можно выразиться, доказательства. ИААФ обратилась в CAS с требованием о ее дисквалификации на основании каких-то аудиозаписей, которые долго и упорно собирала Юлия Степанова. При этом у Екатерины нет пропущенных допинг-тестов. Все пробы у нее отрицательные, показатели крови абсолютно в норме. Но вот Степановой показалось, что в каком-то из разговоров Катя подтвердила, что употребляла запрещенные вещества. Этого оказалось достаточно.

Поистогову без каких-либо объяснений еще 24 августа прошлого года временно отстранили, это значит, что она не может ни тренироваться, ни выступать. Она не была включена в международный пул тестирования, у нее даже и проб не брали, она не была включена в какие-либо списки, тем более в известный сейчас список 68-ми. Катя просто сидит и уже почти год ждет чем все закончится. Но никакого решения до сих пор нет. ИААФ подала бумаги в CAS лишь в конце февраля. Чем они в федерации до этого занимались полгода, с августа 2015-го — не ясно. И мы до сих пор не знаем, когда будут назначены слушания.

Разве это справедливо? Человек просто-напросто не может зарабатывать себе на жизнь тем, что он умеет. Ничем иным, как просто диверсионным актом в отношении Екатерины и других наших отличных спортсменок, я все это назвать не могу. Свинство это, больше ничего.

 

Автор: Владимир Гескин